Николай Якутский. Из тьмы. Москва "Детская литература" 1977

Перевод с Якутского - Иван Ласков, художник - В.Горячев
Эту книгу мама привезла из командировки в какой-то сельский район, (в то время в городе купить книги было довольно сложно, и их часто покупали в сельских магазинах)
Мама прочитала её в дороге и посоветовала прочесть мне, сказала, что "довольно интересная книга", но я читать не стала: меня оттолкнула обложка, слишком пафосно-пропагандистская.
И прочитала я эту книгу лишь в 2016 году. И, надо сказать, книга меня увлекла.
Особенно сильное впечатление произвел на меня созданный автором образ купца с говорящей фамилией Разбогатеев!





Книга начинается с того, что якутского мальчика по разнарядке отправляют в город учиться. Он попадает в разнарядку потому, что основная масса земляков уклоняется, а на его отца, бедного рыбака, просто надавили.















Дали мальчику Уосуку новое имя - Иосиф, и стал он учиться в высшем начальном училище города Вилюйска, и учился так хорошо, что закончил училище с похвальной грамотой.




На способного паренька якута обратил внимание местный купец Разбогатеев. У него было 2 сына, которые были ленивы и безалаберны, а он искренне хотел воспитать себе помощника и наследника, и вот выбор купца пал на Уосука-Иосифа. Он усыновил мальчика, поселил его в своем доме, за отказ от сына заплатил его отцу крупную сумму и взялся материально обеспечивать родителей Иосифа в течение 5 лет. И поставил цель дать Иосифу образование.



Он тут же засел за «Анну Каренину». Разбогатеев, несколько раз заглядывавший в свой кабинет, был поражен его сосредоточенностью: Уосук даже не поднимал головы на шаги купца. Утром, перед тем как уйти по делам, Николай Алексеевич еще раз зашел к Уосуку. Тот сладко спал. Разбогатеев поднял со стола книгу, она была заложена почти на середине.
— Ты что, всю ночь читал? — спросил он днем.
Уосук потупился.
— Ночью читать вредно, — наставительно произнес Разбогатеев.
Он поколебался мгновение и вынул из кармана ключ от библиотеки.
— Держи! Можешь брать сколько захочешь. Только зрение не слишком насилуй! Ты мне нужен зорким.
Уосук был на седьмом небе от счастья.
С этой минуты у него нашлись новые собеседники — книги. Он читал запоем. Один купец был куда богаче книгами, чем все Вилюйское высшее начальное училище. Перед глазами Уосука проплывали города и страны, народы и века. Вместе с Карамзиным, автором «Записок русского путешественника», он побывал в Западной Европе, историк Ключевский познакомил его с жизнью Древней Руси. Он плакал над трагедиями Шекспира и хохотал взахлеб, читая «Сорочинскую ярмарку»… Особенно запомнился ему роман Мамина-Сибиряка «Приваловские миллионы». Он понял, как сколачивали свои состояния люди, подобные его приемному отцу…
Однажды Разбогатеев принес две книги: «Капитал» Маркса и «Исследование о природе и причинах богатства народов» Адама Смита.
— Прочти-ка вот эти штуки. Кажется, очень полезные книги для каждого, кто хочет стать коммерсантом. Говорят, — Разбогатеев понизил голос, — полиция охотится за этой книгой. — Он поднял «Капитал». — А почему — непонятно. По-моему, сугубо коммерческое сочинение. Да и цензурой разрешено — видишь. Разберись, если сможешь.
Уосук добросовестно прочел несколько глав «Капитала», но ничего не понял. Так он и сказал Разбогатееву.
— До меня тоже не дошло, — признался купец. — Ну, ничего. Подучишься — постигнешь. Да, Иосиф, пора тебе это чтение кончать. Готовься к дальнейшей учебе. Первым же пароходом тебя, Николу и Капитона отправлю в Якутск. Давай-ка поговорим: в какое учебное заведение хотел бы ты поступить?
Уосук не знал, что ответить.
— Куда велите, туда и пойду, — тихо ответил он. — Вам виднее.
Разбогатеев довольно улыбнулся.
— Хорошо. Я хотел узнать твое желание, но раз ты полагаешься на меня… В Якутске ты мог бы учиться в учительской семинарии или реальном училище. Что выберешь не мое дело. Для меня важно, чтобы ты получил среднее образование, чтобы имел право по окончании поступить в Московский коммерческий институт. Мне кажется, что из тебя может получиться коммерсант, Иосиф!
Он возбужденно прошелся по комнате.
— Ты вот, наверно, думаешь: зачем торгашу институт? Ошибаешься! Коммерция — дело тонкое. Дуболом в ней ничего не добьется. Так и будет дрожать над копейкой. А ведь коммерция — не стяжательство, не нажива. Она, если хочешь, двигатель прогресса! Вот вы историю учили, кажется. Маленько? Пусть так! Но вам должны были сказать, что человеческая жизнь лишь тогда стала осмысленной, когда люди стали обмениваться товаром. Сначала меняли товар на овцу… Об этом и Маркс пишет, это-то я усвоил, а потом выделился из прочего люда наш брат, купец, выдумал деньги и стал брать за них товар, а после товар опять же за деньги отдавать. И пошла, брат, писать губерния! До сих пор пишет. Из города в город, из страны в страну товар идет. А сопровождает его купец. А товар-то разный: и чай, и табак, и книга… Продал я кусок мыла в Салбанском наслеге — глядишь, целая семья чище стала. Эх, не смог я сам постичь великую грамоту коммерции. Вроде могуч, а другие дорогу перебегают. В Якутске лавку держу. Пользы от нее на грош: Кушнарев да Коковин с Басовым покупателя отбивают…
Уосук слушал купца как зачарованный. Он никогда не смотрел на торговлю с такой стороны. «Неужели когда-нибудь попаду в Москву?» — замер он от восторга.
— Ну, так куда же? В семинарию? Гм… Конечно, для института лучше реальное. Но… Пожалуй, что ты и прав. Будь ты моим родным сыном — другое дело. А так… Случись что со мной — все под богом ходим! — что с тобой станется? Удостоверение же учителя — это, можно сказать, кусок хлеба в кармане. Ладно. Никола и Капитон в реальное пойдут. Надеюсь, ты поможешь им поступить и учиться. В Якутске для вас приготовлена квартира. Обеспечивать продуктами и прочим буду вас я. Только учитесь, не бейте баклуши. За тебя я, впрочем, не беспокоюсь, а вот мои… Ты следи за ними. Город полон соблазнов. Почаще пиши мне об их учебе и поведении, — закончил Разбогатеев.




Но в учительской семинарии города Якутска Иосиф не только учился, но и вступил в литературный кружок. Активисты этого кружка представлены на данном рисунке. Это реальные исторические личности: Платон Слепцов, Максим Аммосов и Михаил Ксенофонтов. В дальнейшем они стали известными людьми Советской Якутии.
Когда Иосифа принимали в кружок, он принес клятву:

— Как потомок шамана и сам олонхосут[13], призываю Иосифа, сына Никифора, поклясться старинной якутской клятвой, сидя на конском черепе! — торжественно и страшновато сказал Платон.
Он достал из-под нар заранее приготовленный череп, блеснувший пожелтевшей костью. Положив его на плетеный стул, он усадил Уосука верхом на череп. Стул стоял вплотную к очагу, и Уосук чувствовал затылком дыхание огня. Платон отрезал ножом три пряди волос с висков и темени Уосука и, шепнув какие-то слова, бросил в пламя.
— Ты клянешься не только нам. Ты клянешься священному огню, — сурово сказал он.
Уосук кивнул головой.
— Повторяй за мной, не пропуская ни единого слова.
Платон опустил правую руку на темя Уосука и глухим, но отчетливым голосом начал:
Приношу я клятву священную
У огня моего великого.
Освещающего, согревающего,
От напастей оберегающего!
Клянусь родным своим очагом,
Что не дрогну перед врагом.
Скорее вырвут мой язык,
Чем из груди моей вырвут крик.
Все, что услышу, узнаю — скрою,
В сердце своем навеки зарою!
Ни бумаге, ни человеку,
Ни намеренно, ни случайно
Вовеки
Не доверю я нашу тайну.
Огонь священный, совесть моя,
Испепели мою душу,
Если когда-нибудь я
Клятву эту нарушу!
— Кончено, — добавил он обычным голосом. — Теперь ты, Иосиф, — член нашего кружка.
Все поздравили Уосука.




Юные литкружковцы мечтали познакомиться со старшими товарищами, которые могли бы оказать помощь в политической подготовке. И такой человек нашелся - Емельян Ярославский, ссыльный большевик, тоже реальное историческое лицо. Он также активно занимался краеведением и привлекал молодежь к природоведческим экскурсиям. На рисунке изображена речная прогулка-экспедиция.

Емелья́н Миха́йлович Яросла́вский (настоящие имя и фамилия Мине́й Изра́илевич Губельма́н; 19 февраля [3 марта] 1878 года, Чита, Забайкальская область, Российская империя — 4 декабря 1943, Москва) — российский революционер, советский партийный деятель, идеолог и руководитель антирелигиозной политики в СССР. Один из инициаторов создания журнала «Сибирские огни». Председатель «Союза воинствующих безбожников».

Академик АН СССР (28.01.1939). Лауреат Сталинской премии первой степени (1943). Член РСДРП с 1898 года.
https://ru.wikipedia.org/wiki/Ярославский,_Емельян_Михайлович

А лично мне имя Емельяна Ярославского знакомо в связи с воспоминаниями моей землячки Евгении Гинзбург, автора книги "Крутой маршрут":

…Я никогда не думала, что Ярославский, которого называли партийной совестью, может строить такие лживые силлогизмы. Из его уст я впервые услышала ставшую популярной в 1937 году теорию о том, что "объективное и субъективное – это, по сути, одно и то же". Совершил ли ты преступление или своей ненаблюдательностью, отсутствием бдительности "лил воду на мельницу"преступника, ты все равно виноват. Даже если ты понятия не имел ни о чем – все равно. В отношении меня получалась такая "логическая"цепочка: Эльвов сделал в своей статье теоретические ошибки. Хотел он этого или не хотел – все равно. Объективно это опять-таки "вода на мельницу"врагов. Вы, работая с Эльвовым и зная, что он был автором такой статьи, не разоблачили его. А это и есть пособничество врагам.
На смену "притуплению бдительности", записанному совестливым и гуманным Сидоровым, пришла теперь новая формулировка моих злодеяний. Она была уже похлеще даже бейлинского "примиренчества". Теперь Ярославский предъявил мне обвинение в "пособничестве врагам народа".
Таким образом, точка над "i"была поставлена. Пособничество врагу – уголовно наказуемое деяние.
Сдержанность оставила меня. Я закричала на этого почтенного старика, затопала на него ногами. Я была способна броситься с кулаками, если бы между нами не сверкала полировкой широкая гладь его письменного стола.
Не помню уж, что именно я там выкрикивала, но суть моих слов сводилась к контробвинению. Да, я была доведена до такого отчаяния, что стала бросать в лицо ему простые вопросы, вытекающие из элементарного здравого смысла. А такие вопросы считались в те времена в высшей степени дурным тоном. Все должны были делать вид, что изуверские силлогизмы отражают естественный ход всеобщих мыслей. Достаточно было кому-нибудь задать вопрос, разоблачающий безумие, как окружающие или возмущались, или снисходительно усмехались, третируя спрашивающего как идиота.
Но в том состоянии аффекта, в котором я находилась в кабинете Ярославского, я позволила себе кричать ему:
– Ну хорошо, я не выступила! Но вы-то ведь не только не выступили, а еще сами отредактировали эту статью и напечатали ее в четырехтомной Истории партии. Почему же вы судите меня, а не я вас? Ведь мне 30 лет, а вам 60. Ведь я молодой член партии, а вы – партийная совесть! Почему же меня надо растерзать, а вас держать вот за этим столом? И не стыдно все это?
На мгновение в его глазах мелькнул испуг. Он явно принял меня за сумасшедшую. Слишком уж дерзкими были мои слова, произнесенные в этой комнате, похожей не то на алтарь, не то на судилище. Но тут же снова накинул на лицо привычную маску ханжеской суровости и квакерской прямолинейности. Потом сказал с почти натуральной дрожью в голосе:
– Никто лучше меня не осознает моих ошибок. Да, я человек, немыслимый вне партии, виноват в этом перед партией.
У меня уже висел на кончике языка новый безумный до дерзости вопрос: "Почему же ваша ошибка искупается только ее осознанием, а я почему должна расплачиваться кровью, жизнью, детьми?"
Но я не произнесла этих слов. Аффект прошел. На смену ему пришел ужас. Что это я наговорила? Что теперь со мной сделают? Потом на смену ужасу – беспощадная ясность: все безразлично, все бесполезно. Настало время или умирать, или молча идти на свою Голгофу вместе с другими, с тысячами других.
Когда мне сказали, чтобы я ехала в Казань, куда вскоре будет прислано решение, я заторопилась. Теперь-то я твердо знала, что счет моей жизни идет не на годы и даже не на месяцы. Счет пошел на миги, и надо было торопиться к детям. Что с ними будет, с моими сиротами?
http://profilib.com/chtenie/827/evgeniya-ginzburg-krutoy-marshrut-6.php

Кстати, в книге "Из тьмы"всюду стоят конкретные даты.





Уосук-Иосиф увлекается работой кружка, прислушивается к новым идеям, товарищи ему внушают ненависть к его "приемному отцу"Разбогатееву, и Уосук, искренне благодарный своему покровителю испытывает сложные внутренние переживания.




Далее начинаются революционные события и гражданская война. Была ситуация, когда фамилия приемного отца помогла Уосуку избежать ареста, искали Токурова, а он Токуров-Разбогатеев.

Но вскоре произошло событие по классическому для тех лет сценарию: Уосук пришел в дом приемного отца реквизировать золото. Более того, применил пытку.

— Добро пожаловать, сынок! — ласково пропел Разбогатеев, но глаза его смотрели неприязненно и холодно. — Что ж ты не заходишь? Лишь солдат на постой устроил. А от них, сам понимаешь, радость маленькая… Варвара! Накрывай на стол!
— Гражданин Разбогатеев, мы пришли не в гости.
— Зачем же? Скажите! Сделайте милость! — насмешливо поклонился Разбогатеев.
— Решено реквизировать у вас три пуда золота.
Купец побледнел.
— Ты что, Иосиф! Очнись! Какое золото? — воскликнул он. Откуда у меня золото?
— Николай Алексеевич, не лгите. Мне известно, что золото у вас есть.
— Да хотя бы и было… Зачем оно тебе?
— Золото нужно не мне, а народной власти.
— Ах, власти? А о том, что меня под корень рубишь, ты подумал?
— Советская власть не забудет вашей услуги.
— Да что ты твердишь мне о своей власти! Вся Сибирь под чехословаками, а ты — Советская власть! Лучше подумай о своей шкуре!
Уосук вздрогнул.
— Откуда вам известно о мятеже?
— Да уж известно…
Варвара с подносом, на котором стояла бутылка вина и разные закуски, подошла к столу и вопросительно взглянула на Разбогатеева. Тот с яростью махнул рукой:
— Убирайся!
— О себе я позабочусь сам. А золото вам все равно придется отдать, — твердо сказал Уосук.
— Да ты сын мне или не сын? Или уже забыл хлеб-соль мою?
— Нынче повсюду сыновья против отцов идут. Если отцы не идут за сыновьями.
— Не дам золота!
Уосук подал знак красноармейцам:
— Арестуйте его.
Разбогатеев рванулся, но дюжие руки бойцов крепко схватили его за локти. По пути к дому купца Уосук заприметил бесхозный ледник — заброшенный, но с крепкой дверью. Уосук приказал посадить Разбогатеева туда. Через два часа купец поднял крик:
— Освободите меня! Освободите! Я отдам золото!
Уосук молча распахнул дверь. Разбогатеев, шатаясь, вышел и упал.
— Ладно, сынок, — посиневшими от холода губами произнес он, — я тебе еще это припомню…
Отогревшись, он поднялся с травы.
— За мной не ходите. Сам принесу.







Но Уосук был вынужден выбросить реквизированное золото за борт парохода, чтобы оно не досталось врагу.
А через некотоое время он сам стал узником Разбогатеева:








Но из под ареста Уосук сумел бежать. А дальше ..купец Разбогатеев, понимая, что парень побежит к своим родителям, обманул его отца, "предупредив" , что скоро в этих местах появятся бежавшие из тюрьмы бандиты, оставил для "помощи"двух милиционеров.
Дело кончилось тем, что родной отец убил своего сына.