В 1993-м году, к 60-летию главного детского издательства, в журнале "Детская литература" были опубликованы воспоминания известного искусствоведа Андрея Дмитриевича Чегодаева.
В предвоенные годы он был художественным редактором Детиздата. Интересно взглянуть его глазами на редакционный процесс, тем более в тот сложный период сталинской эпохи, когда детская книга значительно изменила свой облик. Как редактор, Чегодаев стремился привлечь к работе над иллюстрациями лучших художников того времени, но вместе с тем он не скрывает, что не мог противостоять насаждавшемуся культу личности. Автор откровенен в своих оценках (в частности, творчества Б.Дехтерева и В.Щеглова), и можно только сожалеть, что то, что он сам стремился привнести в детскую книгу как свежее дыхание реальной жизни, очень быстро стало железными путами канона.
"Я пришел в качестве художественного редактора в Издательство детской литературы в середине 1936 года и проработал в нем до 6 июля 1941 года — дня моего ухода в Ополчение <…>
Я не помню, кто пригласил меня в Издательство детской литературы. Стал ли я там известен своими лекциями по мировой истории искусств или своими статьями об искусстве, или этому приглашению способствовала выставка советской книжной иллюстрации, устроенная мною в Музее в этом самом 1936 году, не знаю. Но я глубоко благодарен тому, кто меня пригласил, потому что пять лет, проведенные в Издательстве, стали одним из самых увлекательных и очень важных для меня периодов моей жизни <…>
Издательство детской литературы делилось на три редакции: литературой для детей старшего возраста ведал Эйхлер, литературой для младшего школьного возраста — Константин Федотович Пискунов, дошкольной литературой сначала Е. Оболенская (не помню точно ее имени и отчества), в конце 1937 года ее сменила М. Белахова; с 1940 года дошкольной редакцией стала заведовать Эсфирь Михайловна Эмден, потом проработавшая в Детгизе больше двадцати лет. В дошкольной редакции редактором работала Лидия Феликсовна Кон, у Эйхлера редактором классической литературы был Кирилл Андреев. Всей художественной редакцией ведал Виктор Васильевич Пахомов. Техническим редактором почти всех делавшихся мною дошкольных книг была Зина Тышкевич. Со всеми этими людьми (кроме Белаховой) у меня были самые прекрасные отношения.
Мне были поручены два самых интересных, как я думаю, раздела — дошкольная книга и классическая литература для старшего возраста.
Чуть ли не в самые первые дни моего пребывания в Детиздате я познакомился с Самуилом Яковлевичем Маршаком, - он только что переселился в Москву из Ленинграда. И первой книгой, которую я должен был снабдить иллюстрациями, стала книжка Маршака — сделанный им перевод стихотворения Льва Квитко «Письмо Ворошилову». Я посоветовался и с Маршаком, и с Квитко и заказал иллюстрации Михаилу Семеновичу Родионову, тонкому и изящному лирику, художнику с отменным вкусом и мастерством.
Эта книжка оказалась подлинной революцией в московской дошкольной книге, притом революцией двойной. Она означала вторжение в дошкольную книгу реальной современной жизни, к тому же, жизни откровенно политической, а появление в качестве иллюстратора Родионова, художника глубоко реалистического и высоко профессионального, было небывалой новостью, менявшей весь облик дошкольной книги.
В то время как в Ленинграде уже в двадцатые годы была создана замечательная школа иллюстрирования дошкольной книги, возглавляемая Владимиром Васильевичем Лебедевым — Конашевич, Лапшин, Пахомов, Чарушин, Курдов, Юрий Васнецов, а положил начало этому расцвету иллюстрации в дошкольной книге прекрасный художник Юрий Анненков, - в Москве долгое время положение было совсем иное и весьма малоприглядное: дошкольную книгу иллюстрировали исключительно мнимые специалисты — какие-то еще сытинские старики, рисовавшие умильных девочек с бантиками, кошечек с бантиками, овечек с бантиками и целая толпа мультипликаторов, очень плохо подражавших Уолту Диснею. Я безжалостно прогнал всю эту публику, невзирая на неудовольствие некоторых редакторов Издательства (из редакции младшего возраста) и даже комсомольского начальства в лице секретаря ЦК ВЛКСМ Файнберга, выразившего мне недоумение моим поведением. Но я твердо решил держаться принятого мною курса, нашедшего полную поддержку Маршака, и Пахомова, и Эйхлера, и других разумных людей.
Тот же Родионов выполнил иллюстрации и к другой книжке Квитко «Когда я вырасту», переведенной Михаилом Светловым. Там шла речь на аналогичную тему, что и в «Письме Ворошилову», — о мечте мальчика стать военным-кавалеристом. Родионов очень любил рисовать лошадей, и эта книжка предоставила ему полное раздолье в изображении чудесных породистых лошадей, бегущих или спокойно стоящих. Книжка вышла очень красивая, а стихи Михаил Светлов перевел с особенной нежностью.
В обеих своих книжках Квитко с глубоким уважением обращается к советским военачальникам — Ворошилову и Буденному (Родионов очень хорошо их нарисовал). Не мог Квитко предвидеть уготованную ему в первые послевоенные годы трагическую судьбу, которую он разделил с Михоэлсом, Зускиным, Перецом Маркишем и другими. Не мог он знать, что Ворошилов и Буденный не заслуживают ни малейшего уважения и что они вовсе не военачальники, как показали первые недели Великой Отечественной войны. Вся тогдашняя интеллигенция была еще в полной власти фантастических иллюзий.
Реальная современная жизнь входила в дошкольную книгу почему-то прежде всего через военную тематику. Вряд ли это было придумано самим Детиздатом, скорее всего, в неких высших педагогических сферах решили воспитывать воинственный героический дух с младенческого возраста. Но дошкольные книги на военные темы появлялись неоднократно как нечто естественное. «Рассчитавшись» с пехотой и кавалерией, Оболенская вспомнила о моряках и попросила меня найти художника, который мог бы сделать книгу о нашем военно-морском флоте. Я сразу нашел самого подходящего и отличного художника — Георгия Нисского и заказал ему такую работу.
Нисский сделал серию очень хороших маленьких картин маслом горизонтального формата.
На этот раз иллюстрации опередили текст, и нужно было его сделать. Оболенская заказала стихи к картинам Нисского Сергею Михалкову, только что появившемуся на небосклоне поэзии для детей. Он написал стихи, принес и отдал Оболенской. Я стал свидетелем ранних, не слишком удачных опытов Михалкова в сочинении стихов для дошкольников. Оболенская читала с очень недовольным видом и сказала лишь одно слово: «Не годится!» Михалков сел за стол, склонил голову на бок, высунул язык, как первоклассник, и стал трудиться над своими стихами, не могу сказать, чтобы уж очень долгое время. Кончив, он отдал снова стихи Оболенской, сказав, заикаясь: «Во-от, я написал». Но она вновь повторила свое жестокое определение «Не годится!», и Михалков покорно сел править строчки. Дальше он перешел на младший школьный возраст, и мне больше не приходилось иметь с ним дело. Но книжка Нисского, не взирая ни на какое стихотворное сопровождение, получилась красивой и впечатляющей.
По существу, опять о войне шла речь в лучшей дошкольной книге Родионова —
«Я с тобой»Агнии Львовны Барто о гражданской войне в Испании. Особенно хорошо получилась обложка с изображением героини этих стихов — нежной девочки с маленьким братом на руках. (Все свои книги Родионов выполнил в технике литографии).
Однажды в конце 1937 года Оболенская не пришла на работу и больше никогда в Детиздате не появилась. Я не знаю ее судьбу, но боюсь, что она вместе со своим мужем, старым большевиком Ольминским, попала в волну репрессий, с особенной силой разлившихся в тот год. Ушла из дошкольной редакции и Лидия Феликсовна Кон — может быть, из-за отца. Но о ней я знаю, по крайней мере, что она осталась цела и невредима — в ряде книг, вышедших в Детгизе после войны, я встречал ее имя в качестве редактора.
Оболенскую сменила малокультурная, самоуверенная и в высшей степени «ортодоксальная» молодая дама по имени Белахова. Иметь с ней дело мне было неприятно, хотя в конце концов она ничем мне не мешала. Она подхватила идею вводить в дошкольную книгу реальную современную жизнь, но обращалась не к профессиональным писателям, а к «бывалым людям» — летчикам Байдукову и Мазуруку, Папанину. Байдуков по ее заказу написал книгу
«Через полюс в Америку»— он был членом экипажа этого знаменитого перелета Чкалова. Я заказал иллюстрации к этой книге Александру Александровичу Дейнеке — одному из самых больших и замечательных советских художников. Дейнека сделал большую серию красивых и смело обобщенных иллюстраций, стиль которых хорошо отвечал величию и смелости чкаловского подвига.
У Дейнеки не удалась только последняя, заключительная иллюстрация — возвращение в Москву: у него никак не получалось достаточного сходства в лицах трех летчиков (он вообще не занимался портретной живописью). Пришлось попросить художника Дехтерева врисовать в акварель Дейнеки эти три лица, но сразу видно, что здесь прошлась чужая рука.Книжка получилась выразительная и завлекательная (хотя отпечатана была плохо), она имела успех, так что Детиздат переиздал ее на разных языках народов Советской страны: у меня сохранился экземпляр на якутском языке.
Дейнека сделал иллюстрации и к аналогичной книге И.Мазурука «Наша авиация», вышедшей в свет уже в 1940 году. Но эта серия иллюстраций Дейнеки получилась неровной, некоторые иллюстрации вышли грубыми и невыразительными.
Белахова, к сожалению, придала серии книг на темы современной жизни опасный и неприятный крен: она вздумала ввести в дошкольную книгу откровенный культ личности Сталина. Тот же Байдуков по ее заказу написал книжку о своих встречах со Сталиным, который был подан в абсолютно мирном и благолепном уютно-домашнем виде. Я не сомневаюсь в искренности Байдукова, но появление подобных книг, картин, фильмов было для Сталина и его ближайшего окружения крайне необходимым камуфляжем, когда толпы обывателей под окнами Дома Союзов во время очередного фальшивого процесса, ведомого Вышинским, вопили хором «Смерть врагам народа!». «Мудрый вождь» отстранялся от чудовищных репрессий, делал вид, что он ни при чем, что это делается не им, а какой-то таинственной зловредной силой, и до поры до времени удавалось убедить народ и даже интеллигенцию, что это отстранение Сталина сущая правда.
Я не мог предложить иллюстрировать такую книгу ни одному художнику моего круга и пригласил глубоко мне чуждого Б. Дехтерева.
Дехтерев сделал корректные и простые иллюстрации, без всякой «показухи», а на обложку выполнил совсем неплохой портрет Сталина в рост на прогулке в саду.
Мне стыдно, что эта книжка подписана мною в качестве художественного редактора. В работу Дехтерева я не вмешивался, но устраивать в 1938 году какую-то демонстрацию несогласия с этой книгой было весьма опасно. Я, как и вся тогдашняя интеллигенция, совершенно не подозревал о действительных грандиозных масштабах сталинских преступлений, но все-таки знал о реальной ситуации в стране немного больше обычного. Знал от отца, ученого-химика, старого большевика с 1898 года, занимавшего в первые годы Революции высокие посты, а в 1926 году исключенного из партии, потому что ему предложили стать осведомителем, а он таковым стать не пожелал. Он ушел целиком в свою химию, и про него забыли. То, что в 1926 году казалось ему несчастьем и оскорблением, спасло его от 1937 года. В частности, я знал твердо, что все процессы, организованные Вышинским, сплошная ложь. Но приходилось держать это про себя.Второй книгой, близкой к культу личности, явился
рассказ И.Папанинао его романтической эпопее на льдине с тремя товарищами. Я познакомился с Папаниным и нашел его очень далеким от всякого литературного творчества - вероятно, книгу по его рассказам написал какой-то бойкий журналист. Кульминацией этого повествования было не опасное сидение на дрейфующей льдине, а прием вернувшейся в Москву четверки Сталиным. Тогда ведь было в моде говорить: наши пианисты прекрасно играют — «спасибо товарищу Сталину», такой-то завод хорошо работает — «спасибо товарищу Сталину», папанинцы сидят на льдине — «спасибо товарищу Сталину». На этот раз я откровенно пригласил делать иллюстрации совершенно безликого «делового» художника Щеглова, готового иллюстрировать что попало. Он и сделал все «как надо» — книга получилась эффектная, а уж последняя сцена особенно: Сталин принимает папанинцев в роскошном кремлевском зале.
Из «моих» книг, сделанных в Детиздате, две последние резко выпадают по характеру, стилю и качеству.Неудачи у меня бывали и по другим причинам, не идеологическим. Так, уже в первый год работы в Детиздате, я потратил очень много труда на большой, толстый альманах, названный «Детям» и составленный из весьма разнородных и несоизмеримых по своему литературному качеству стихов и рассказов многочисленных современных авторов. Я вздумал пригласить для иллюстрирования этого альманаха учеников Фаворского и Бруни — и промахнулся. Над иллюстрациями к альманаху работало чуть ли не двадцать художников, но среди них оказалось порядочно людей, которым детская психология была чужда и которые вообще не годились для работы в детской книге. Лучшие и настоящие ученики Фаворского — А.Гончаров, Г.Ечеистов, М.Пиков — в этой работе не участвовали, а некоторые художники, называвшие себя учениками Фаворского, усвоили не глубины учителя, а выхваченные из контекста и потому ставшие пустыми и чисто внешними формальные приемы. Например, один из самых фанатичных (и, как оказалось, самых тупых) псевдоучеников Фаворского Гершон Кравцов сделал рисунки к стихотворению Барто об игрушечном деревянном бычке. Глядя на то, что у него получилось, я спросил: «О чем вы думали, когда делали эти рисунки?» Кравцов гордо ответил: «Я, конечно, думал о том, как предмет граничит с пространством». Я возразил: «…и нарисовали такое страшилище, что дети могут только испугаться, на него глядючи». Кравцов обиделся. Смысл, назначение и качество рисунков в его мыслях отсутствовали. Ученики Бруни — Эльконин, Павловский, Эдельштейн — оказались иными, просто хорошими художниками, понимающими специфические особенности книги, предназначенной для детей. В общем, получился разношерстный и разнокалиберный набор иллюстраций, такой же, как литературный текст. Вышел не оркестр, как было задумано, а какофония. Этот альманах доставил мне большое огорчение. И все же, при всем своем несовершенстве, он резко отличался от набившего оскомину мультипликационного схематизма и сладкой сентиментальности сытинских старичков и получил хоть сдержанные, но похвалы.
В 1938 году я редактировал действительно великолепную книгу, решительно и с большой силой противостоявшую белаховским попыткам внедрить культ личности в дошкольную книгу, а также и стремлениям думать только о том, как «предмет граничит с пространством». Это была антифашистская сатира Маршака
«Акула, гиена и волк. Сказка для маленьких и больших». Эта книга делалась вне дошкольной редакции — ее литературным редактором был Г.Эйхлер. Я заказал иллюстрации Кукрыниксам, и они постарались — сделали лучшую из своих серий сатирических книжных иллюстраций.
Маршак написал злую, насмешливую и веселую сатиру на Гитлера, Муссолини и их японских единомышленников. Маршак сам решил - или ему кто- то посоветовал - не обнажать слишком откровенно и без того совершенно ясный и прозрачный смысл сказки. Первоначально он был выражен просто словесно:
Акула жила в океане,
Гиена у моря в песке,
А волк по дорогам Германии
Бродил, завывая в тоске.
Маршак изменил строчку «А волк по дорогам Германии» на нейтральную «А волк по дорогам в тумане».
В его сказке было много остроумного. Например, акула говорит:
Сожру половину кита я
И буду наверно сыта я
Денек или два, а затем
И все остальное доем.
Книжка получилась яркой. К сожалению, на следующий 1939 год неожиданно появился пакт Риббентропа-Молотова, и мою книжку стали изымать из школ и библиотек и уничтожать.В последние годы перед войной мне пришлось редактировать и другие книги Маршака — «Мы военные», «Хороший день», «Вот какой рассеянный». Не помню точно, в каком году Маршак дал мне свою не слишком удачную рукопись
«Мы военные» (опять на военную тему). Это была, так сказать, презентация читателям и зрителям длиной вереницы маленьких детей, играющих во всевозможные военные профессии — артиллеристы, моряки, летчики и т. д., без всякого связывающего их действия. Маршак сам попросил заказать иллюстрации к этой книге Владимиру Васильевичу Лебедеву. Я написал Лебедеву в Ленинград, он согласился и сделал рисунки. Они оказались неожиданными для Маршака и меня и насторожили нас. Сделав свои рисунки виртуозно (иначе Лебедев не умел), он испортил их неприятной трактовкой детских образов — они вышли слащаво кукольными, банально «салонными», как в журнале «Нива», с которым я вел такую безжалостную войну. Причиной такой резкой перемены в искусстве Лебедева было нанесенное ему грубое оскорбление, когда в 1936 году в газете «Правда» появилась омерзительная, безобразно хулиганская статья
«О художника-пачкунах» - о двух прекрасных ленинградских художниках В.Лебедеве и В.Конашевиче. Поводом для появления этой статьи было издание издательством «Academia» двух сборников стихотворений для детей С.Маршака и К.Чуковского, соответственно иллюстрированных Лебедевым и Конашевичем. Авторство статьи тогда приписывали разным людям, но я знал, что ее написал искусствовед Владимир Кеменов, впоследствии известный мракобес и погромщик – я позвонил в редакцию газеты, и там не стали скрывать имя автора. Конашевич как-то не обратил на статью особенное внимание, а Лебедева она сломала. Маршак и я тщетно пытались уговорить Лебедева вернуться к своей прежней свободной, причудливой, остроумной, подлинно реалистической манере его книг 20–х и первой половины 30–х годов — книг того же Маршака, от «Цирка» до «Петрушки-иностранца». Но Лебедев уперся и решительно отказался что-либо переделывать. Своей статьей Клеменов угодил высшему начальству (всю свою жизнь дальше он занимал только разнообразные высокие посты), но русская художественная культура потеряла одного прекрасного мастера. На следующий 1937 год издательство «Academia», выпустившее в свет великое множество творений мировой литературы, иллюстрированных лучшими советскими художниками, было ликвидировано партийно-правительственной комиссией, в которую входил Клеменов.
С книгой
«Хороший день»все получилось прекрасно. Стихи Маршака — рассказ мальчика об увлекательной прогулке по Москве с отцом в выходной день — давали благодарный материал для художника. Им стал Юрий Иванович Пименов, чудесный живописец, влюбленный в Москву, — тема книги была вполне в его духе.
Он сделал книжку яркую, увлекательную, солнечную, от начала до конца, до последнего и лучшего акварельного рисунка, изображающего возвращение домой.
Мы вернулись на трамвае,
Привезли домой сирень,
Шли по лестнице хромая,
Так устали в этот день.
Я нажал звонок знакомый,
Он ответил мне, звеня,
И затих. Как тихо дома,
Если дома нет меня!
Это одна из лучших, самых удачных и самых любимых мною дошкольных книжек, сделанных мною в Детиздате.
Книжку «Вот какой рассеянный» иллюстрировал Аминодав Моисеевич Каневский — неистощимо остроумный и изобретательный художник, всегда необычайно точно и смело развивающий образ, данный автором книги. К великому сожалению, акварельные иллюстрации к этой книге, сделанные совсем незадолго до начала войны, пропали в типографии. Но после войны (уже без моего участия) Каневский восстановил - более или менее вольно - пропавшие рисунки, так что его отличная работа не исчезла бесследно. Он нарисовал Рассеянного не стариком, как когда-то Конашевич, а вполне еще молодым, погруженным в свои глубокомысленные размышления человеком, явно ученым. Я люблю больше всего ту иллюстрацию, где Рассеянный приехал на вокзал: он тащит на себе целую кучу разнообразных предметов — клетку с птицей, раскрывшийся чемодан, все содержимое которого высыпалось, а толстый здоровенный носильщик очень осторожно и с явным страхом несет обеими руками крохотного щенка.
![]()
Вещи, взятые Рассеянным, в тексте Маршака не называются, но выдумка Каневского сделала нелепость этого путешествия особенно выразительной.
Пропали в типографии, тоже к великому сожалению, и иллюстрации Давида Петровича Штеренберга к книжке стихов М.Алигер о разных фруктах и ягодах. Штеренберг сделал серию маленьких прелестных натюрмортов, в которых словно чувствуется не только форма и цвет, но вкус и запах соблазнительных творений природы. Эта потеря обидна — не так уж много детских книг иллюстрировал такой тонкий и значительный мастер.
Мне особенно легко и приятно было работать в Детиздате в последние полтора года до войны. Дошкольной редакцией стала заведовать Эсфирь Михайловна Эмден, прекрасный высококультурный человек. Детгиз наконец получил вместо случайных малокомпетентных директоров настоящего хорошего директора в лице Л.Дубровиной и такого же хорошего главного редактора в лице Петра Матвеевича Сысоева, до того бывшего создателем и главным редактором детского журнала «Юный художник» (для которого я писал некоторые свои статьи). Война прервала деятельность издательства в пору его подлинного расцвета...»
Детская литература. - 1993. - № 10-11. - С.8-14.
В 2006 году вышла книга воспоминаний А.Д.Чегодаева "Моя жизнь и люди, которых я знал" , в которую вошел и этот фрагмент.Иллюстративный материал для поста подобран в электронной библиотеке Российской государственной детской библиотеки.
iamaglika : 
