На выставке «Сказочники, книжная графика Эрика Булатова, Олега Васильева из частных коллекций и собрания ГМИИ им. А.С. Пушкина» были представлены еще две работы художников - «Спящая красавица» и «Золушка» Ш. Перро.
![]()
Обратимся к воспоминаниям Эрика Булатова: «Надо было как-то зарабатывать на жизнь, а рисовать картинки к детским книжкам нам с Олегом Васильевым очень нравилось. Ведь дети интуитивно чувствуют, где правда искусства. Ты можешь нарисовать копию реального средневекового замка, а ребенок скажет: не верю. Потому что точно знает, как должен выглядеть настоящий замок, а как — настоящий принц. Вот мы и пытались рисовать все «по правде».
![]()
![]()
«...осень-зиму мы зарабатывали вместе с Олегом. Не могу сказать, что мы этим тяготились. Это было интересно. Мы делали детские книжки только вдвоем. Мы выработали такого художника, который был не Олегом Васильевым и не Эриком Булатовым. Это был некто третий. Все наши книжки проиллюстрированы этим художником. А всего мы сделали за тридцать лет больше ста книг. А весной и летом мы разбегались по своим мастерским, и каждый был абсолютно свободен».
![]()
![]()
![]()
«Мое довоенное детство было счастливым. Отец очень любил поэзию. Стихи, которые он читал мне перед сном, я запомнил на всю жизнь. Отец был верующим коммунистом и профессиональным партийным работником, но любимым его поэтом был Блок, который потом надолго стал и моим любимым поэтом.»
![]()
![]()
![]()
«В 1937 году отца исключили из партии и должны были арестовать. Тогда моя мать сделала удивительно простую вещь. Она сняла дачу под Москвой, никто об этом не знал, и отец какое-то время там жил. Он не был такой важной фигурой, которую непременно надо было арестовать. Когда кампания по арестам кончилась, он вернулся. Конечно, я был слишком мал, чтобы все это понимать.»
![]()
![]()
![]()
«Я хорошо рисовал, как и многие дети моего возраста, так что в этом не было ничего удивительного. Но отец почему-то твердо решил, что я буду художником. Потом отец ушел на фронт и не вернулся. Так что для меня и для моей матери это было как бы его завещанием. Так что я всегда знал, что буду художником, даже вопроса, кем стать, для меня не было».
![]()
«Я поступил в институт в 1952 году. Это был самый страшный последний сталинский год. Культурная жизнь замерла. Борьба с космополитизмом достигла апогея. Пушкинский музей был закрыт. Вместо него был музей подарков Сталину. Западное искусство, даже классическое, можно было увидеть только в Ленинграде, в Эрмитаже. В Москве мы могли видеть только русское искусство в Третьяковке, да и то в основном только передвижников. Даже Серов считался формалистом. Понятно, ни о каком авангарде и разговора не могло быть».
![]()
«После смерти Сталина атмосфера быстро стала меняться. Открылся Пушкинский музей. Потом в нем показали запретную французскую живопись. Пошли выставки французского, американского искусства, появились книги по современному искусству, в общем, началась культурная жизнь, все-таки приближающаяся к нормальной. И в институте отношение ко мне стало меняться. В результате я оказался среди лучших. Когда приходили иностранцы, меня им показывали».
![]()
"Главное — это представление о сказке вообще и детская память о том, каким должен быть настоящий сказочный принц, какой должна быть настоящая сказочная принцесса. Я убежден, что детская иллюстрация не должна стилизоваться под стиль эпохи, которая породила определенную сказку или историю. Скажем, автор «Золушки» Шарль Перро жил в XVII веке и поэтому всех его персонажей обязательно нужно изображать в костюмах этого столетия. Нет! Ни в коем случае! У ребенка есть свои представления о настоящих принцессах и настоящих замках, и они могут расходиться с историческими реалиями. И мы пытались изобразить именно это детское представление".
![]()
![]()
![]()
![]()
![]()
http://www.childhoodbooks.ru/articles/bulatov_vasiljev.htm
Обратимся к воспоминаниям Эрика Булатова: «Надо было как-то зарабатывать на жизнь, а рисовать картинки к детским книжкам нам с Олегом Васильевым очень нравилось. Ведь дети интуитивно чувствуют, где правда искусства. Ты можешь нарисовать копию реального средневекового замка, а ребенок скажет: не верю. Потому что точно знает, как должен выглядеть настоящий замок, а как — настоящий принц. Вот мы и пытались рисовать все «по правде».
«...осень-зиму мы зарабатывали вместе с Олегом. Не могу сказать, что мы этим тяготились. Это было интересно. Мы делали детские книжки только вдвоем. Мы выработали такого художника, который был не Олегом Васильевым и не Эриком Булатовым. Это был некто третий. Все наши книжки проиллюстрированы этим художником. А всего мы сделали за тридцать лет больше ста книг. А весной и летом мы разбегались по своим мастерским, и каждый был абсолютно свободен».
«Мое довоенное детство было счастливым. Отец очень любил поэзию. Стихи, которые он читал мне перед сном, я запомнил на всю жизнь. Отец был верующим коммунистом и профессиональным партийным работником, но любимым его поэтом был Блок, который потом надолго стал и моим любимым поэтом.»
«В 1937 году отца исключили из партии и должны были арестовать. Тогда моя мать сделала удивительно простую вещь. Она сняла дачу под Москвой, никто об этом не знал, и отец какое-то время там жил. Он не был такой важной фигурой, которую непременно надо было арестовать. Когда кампания по арестам кончилась, он вернулся. Конечно, я был слишком мал, чтобы все это понимать.»
«Я хорошо рисовал, как и многие дети моего возраста, так что в этом не было ничего удивительного. Но отец почему-то твердо решил, что я буду художником. Потом отец ушел на фронт и не вернулся. Так что для меня и для моей матери это было как бы его завещанием. Так что я всегда знал, что буду художником, даже вопроса, кем стать, для меня не было».
«Я поступил в институт в 1952 году. Это был самый страшный последний сталинский год. Культурная жизнь замерла. Борьба с космополитизмом достигла апогея. Пушкинский музей был закрыт. Вместо него был музей подарков Сталину. Западное искусство, даже классическое, можно было увидеть только в Ленинграде, в Эрмитаже. В Москве мы могли видеть только русское искусство в Третьяковке, да и то в основном только передвижников. Даже Серов считался формалистом. Понятно, ни о каком авангарде и разговора не могло быть».
«После смерти Сталина атмосфера быстро стала меняться. Открылся Пушкинский музей. Потом в нем показали запретную французскую живопись. Пошли выставки французского, американского искусства, появились книги по современному искусству, в общем, началась культурная жизнь, все-таки приближающаяся к нормальной. И в институте отношение ко мне стало меняться. В результате я оказался среди лучших. Когда приходили иностранцы, меня им показывали».
"Главное — это представление о сказке вообще и детская память о том, каким должен быть настоящий сказочный принц, какой должна быть настоящая сказочная принцесса. Я убежден, что детская иллюстрация не должна стилизоваться под стиль эпохи, которая породила определенную сказку или историю. Скажем, автор «Золушки» Шарль Перро жил в XVII веке и поэтому всех его персонажей обязательно нужно изображать в костюмах этого столетия. Нет! Ни в коем случае! У ребенка есть свои представления о настоящих принцессах и настоящих замках, и они могут расходиться с историческими реалиями. И мы пытались изобразить именно это детское представление".
http://www.childhoodbooks.ru/articles/bulatov_vasiljev.htm